АВТОР:  МИХАИЛ МОРГУЛИС

Он не мог увидеть праздник в Мадриде, потому что когда в 1936 он был там, в Испании шла война. Не мог увидеть, потому что глотал в это время выхлопы военных грузовиков, потому что перед ним было другое – разрушенные бомбами дома и осиротевшие дети. Он неистово хотел быть в этих опалённых местах, где, как ему казалось, шло сражение за свободу. Но свободой не пахло с обеих сторон. С обеих сторон пахло только смертью. А во времена сражений, когда пахнет смертью, праздников не бывает. В борьбе за абстрактное понятие, которое сражающиеся называли словом «свобода», не было правды ни у тех, ни у других.
Хемингуэй и другие честные искатели справедливости были обмануты. Лишь потом они поняли это, но говорить было уже поздно и стыдно. Да и жалко было всех подряд, в том числе и себя. А ещё, в конце концов, выяснилось, что Франко оказался приличнее коммунистов, потому что после победы он не строил лагерей смерти и не расстреливал своих противников и их семьи. Испанский генералиссимус не стал противником Гитлера, но не стал и его союзником. Харизматическим идейным главарям Германии, России, Италии и Японии не удалось спасти свои страны от захвата и разрушений, а каудильо, реалист Франко эту беду предвидел и сумел её от своего народа отвести.
Итак, какой праздник мог увидеть тогда в Испании пацифист папа Хэм. Ни-ка-ко-го!
Но зато он увидел его в Париже и написал об этом прекрасную книгу «Праздник, который всегда с тобой». Если бы не помешала война, вполне мог сделать это признание Мадриду.
Сейчас, спустя много лет, также после уймы прошедших годов, я возвратился в Мадрид и вдыхал воздух, пропитанный бесконечным праздником. Может быть, праздник переместился…
И потому, наверное, вокруг было много искренне радостных лиц. Кто-то возле меня сказал, что испанцы похожи на русских. Только не в своей радости. Русские в большинстве остаются угрюмыми и подозрительными. Испанцы же все на поверхности.
Да, в чем-то те и другие похожи, например, в биении себя кулаком в грудь, в моде на одежду, в некоторых кулинарных предпочтениях, кое в чём другом. Но это разные племена. Это разный дух. В Сервантесе и Толстом гораздо больше общего, чем в их народах. Потому что Сервантес и Толстой – личности, общие по духу. А мы говорим о массах. Нет, не каждый, кто говорит «однако» похож на чукчу, и не все неторопливо говорящие похожи на эстонцев. И очень редкие люди из России похожи характером на испанцев.
На этот раз я жил в Мадриде рядом с площадью Гарсиа Лорка, где стоит ему памятник. Лорка держит в руках голубя с распущенными крыльями, голубь вот-вот взлетит. И в состоянии радостного опьянения, что, вот, сейчас, прямо в Мадриде, стою возле памятника Лорке, вспомнил и прочитал его стихи: «Если б мог по луне гадать я, Как ромашку ее, обрывая… Я твоё повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой, и звучит оно так отдалённо, как ещё никогда не звучало…» И, другое: «Я боюсь потерять это светлое чудо, что в глазах твоих влажных застыло в молчанье, я боюсь этой ночи, в которой не буду прикасаться лицом к твоей розе дыханья».

Когда я первый раз был в Испании, решил, что это моя самая любимая страна. То впечатление я немного описал в книге «Тоска по раю». Тогда Испания стала для меня обвалом в жизни.
А сейчас, когда взглянул на небо, которое когда-то назвал самым синим в мире, в душе особенного ничего не произошло, не сдвинулось, не ёкнуло, не защемило, Ну, может быть, чуть-чуть… Но жизнь не вспыхнула светлой радостью, внутри не зажглось, не загудело… И я повторил горькие слова: «Не надо возвращаться к своей первой любви…» Любимые изменяются. А так, они остаются в нашем сердце навсегда первоувиденными, первовозлюбленными… Невозможно целовать прошлое с той же страстью, как в тогда, когда ты был молодым.
Но, к счастью, это печальное мудрствованье было только вначале, а потом Испания снова превратилась из синьорины в синьориту и обволокла меня своей тайной голубизной.

Страница 1 – 1 из 4