АВТОР: ЮЛИЯ ГОРЯЧЕВА
ВЗГЛЯД ИЗ РОССИИ
Летопись культурной жизни русского зарубежья была бы абсолютно невозможна без Леонида Ржевского . Несмотря на тридцать один год, прошедший со дня смерти яркого прозаика второй волны эмиграции и одного из авторитетнейших профессоров русской литературы в США в XX веке, коллеги вспоминают этого неординарного человека с огромной теплотой и уважением. Поэт Наум Коржавин, метафорически называемый совестью русской диаспоры, признавался, что ему очень не хватает Леонида Денисовича, в личности которого его «привлекала точность и умеренность в суждениях». По мнению Коржавина, «Ржевский был хорошим, талантливым и культурным писателем, проза которого была очень выразительна, точна и лишена всяких крайностей» . А исследователь русской словесности Вероника Туркина-Штейн, старейшина Русской Школы Норвичского университета (Вермонт, США), отмечая масштабность дарований Леонида Ржевского, ставит ему в заслугу то, что он был не только настоящим носителем русской культуры, но и кропотливым исследователем и талантливым преподавателем русской литературы. «Его семинары, – уточняет она, – отличались продуманностью, системностью и в тоже время мастерством передачи наиболее полной – из возможных – картин современной русской литературы (включая и словесность метрополии). Очень многое Леонид Денисович сделал для укрепления диалога славистов русского зарубежья. Ему принадлежит идея проведения знаменитых норвичских симпозиумов, на которые слетались коллеги со всех уголков США и о которых до сих пор вспоминают с благоговением». Известный критик русского зарубежья Роман Гуль отмечал: «…он один из очень немногих русских писателей за рубежом, кто пишет настоящую, интересную художественную прозу. И у него есть – по-моему – свое место среди русских писателей зарубежья. Живи он у себя на родине, он и там занял бы свое место, хотя бы уж потому, что даже чисто формально проза Л.Д. Ржевского – это проза большого художественного мастерства» . Среди светил русского зарубежья, писавших о творчестве Леонида Денисовича – Георгий Адамович, Сергей Голлербах, Роман Гуль, Вячеслав Завалишин, Наум Коржавин, Федор Степун, Валентина Синкевич, Борис Филиппов… С уважением – «мэтр» – о литераторе отзывался православный богослов и ректор Свято-Владимирской духовной семинарии (Нью-Йорк, США) Александр Шмеман .
При этом творчество Леонида Ржевского в России широкому читателю мало известно. И это объяснимо: процесс возвращения на Родину произведений писателей «ди–пийцев», т.е. писателей, оказавшихся после 1945 года лицами без гражданства, так называемыми «перемещёнными лицами» (Displaced Person), начался сравнительно недавно .
В 2000 году при поддержке Русского исследовательского фонда (Russian Research Foundation) и издательства «Посев» в Москве был издан роман Леонида Ржевского «Между двух звезд» о судьбах военнопленных. Предисловие к сборнику, включавшему помимо романа также повести и рассказы, написала Валентина Синкевич, исследователь Русского Зарубежья, давний друг литератора и тоже «ди-пиец». Ей принадлежит определение жанра произведений Ржевского – «психологический реализм»: «автобиографические эпизоды предвоенного, военного и послевоенного времени, невозвращение на родину и острое ощущение ее потери, прямо или косвенно, присутствуют почти в каждом произведении писателя…» .
Ржевский был свидетелем почти всех основных катаклизмов XX столетия: Октябрьской революции, разрухи, НЭПа, репрессий тридцатых готов, Второй мировой войны, «холодной войны». Большинство его произведений посвящены испытаниям во время войны и плена, а также исцеляющей любви.
Все творчество Ржевского имеет русские корни, почти везде действие связано с Россией. В начале 80-х годов в дискуссии об эмигрантах-литераторах Коржавин своеобразно отозвался о «русскости» Ржевского: «К этому примыкает возмутительная уверенность некоторых эмигрантов, что СССР – не Россия, убеждение, вызванное самодовольством и равнодушием, а то и просто глупостью. Что делать писателю на земле, если «там» так-таки и нет никакой России?.. Приятно, видимо, думать, что раз нас там уже нет, там теперь пустыня. А Леониду Ржевскому и его героям – так думать никогда не было приятно» . В написанной в 1954 году и одобренной Марком Алдановым и Алексеем Ремизовым «Сентиментальной повести» есть строчки: «Свою родину я уже не мог изображать только черно-белым, с осью, рассекающей ее на «после» и «до». Да и не хотел. Я любил ее и «до», и «после», а «после», пожалуй, больше любил, потому что сам был частью этого «после» («Звездопад», 1984). Следует помнить, что Ржевский лишь в силу трагических обстоятельств очутился за пределами России: при переправе в составе 93 пехотной дивизии через Десну он подорвался на мине и очнулся в плену. За колючей проволокой провел около двух лет.
Совершим небольшой экскурс в историю поколения «ди-пи». Согласно рассекреченной документации Управления уполномоченного Совета Народных Комиссаров (Совета Министров) СССР по делам репатриации, установлено, что к концу войны за пределами страны оказалось около пяти миллионов советских граждан. Из них около двух миллионов – в зарубежной, преимущественно европейской зоне действия Красной Армии. Свыше трех миллионов находились в зоне действия союзников на территориях Германии, Франции, Италии и др. Большинство из них составляли «восточные рабочие» – «остарбайтеры» – люди, перемещенные принудительно на работы в Германию и оккупированные ею соседние страны, около 1,7 миллионов – военнопленные. Общее же число беженцев и перемещенных лиц из разных стран, оказавшихся в условиях неволи и концлагерях, составляло многие миллионы . Печальна статистика судеб бывших «ди-пийцев» – в Германии и Англии обосновались на постоянное жительство 13 тысяч. К 1951 году 77,4 тысяч беженцев оказалось в США; 25,2 – в Австралии; 23,2 – в Канаде; 4,4 – в Аргентине; 6,4 – в Бразилии: 8,3 – в других странах. Можно согласиться с утверждением исследователей о причинах второй волны эмиграции: не будь сталинского приказа, который объявил «оказавшегося в плену советского солдата предателем, а также репрессивного механизма обращения с вернувшимися гражданами, сведения о чем доходили до лагерей Ди–Пи, не было бы и второй эмиграции…» .
Драматические изломы судьбы Ржевского во время Второй мировой волны – военный переводчик, военнопленный, бесправный «ди-пиец» – проявились в его антитоталитарных взглядах и, естественно, в художественном творчестве. Он отчетливо показывает их в ряде программных работ того периода – к примеру – «Язык и тоталитаризм», изданной в 1951 году Мюнхенским институтом по изучению СССР. Позднее, в 1979 году, он с не характерным для него гневом напишет в романе «Дина»: «Террор охватил нации голову; тулово продолжает носить себя на ногах и выкусывать блох из шерсти, но функцию головы целиком перенять не в силах. Справляется вроде бы, с грехом пополам, но преемственность мысли и слова утрачена, а с нею, пожалуй, и сама культура». И там же: «Диссиденты? Им, конечно, слава и честь. Они смывают с нас стыд покорности, но это последние могикане нашей интеллигенции, добиваемые травлей и ссылкой» .
Примечательно, что писатель вполне трезво относился и к «капиталистической демократии». (Так, Бим, герой рассказа «Малиновое варенье», рассуждает: «Будущее мира тоталитарно… – Спор идёт не о том, победит ли так называемая «народная» или капиталистическая демократия, а о том, какая именно тоталитарная сила укрепится на ее развалинах. Да, потому что демократия обречена. Ее агония начинается с отрицания ее первейшего и порочнейшего принципа: равенства! Равенства не будет, потому что все двигать предоставится только ведущим» ).
Страница 1 – 1 из 4